Театр одного актера

[barrayar-game]

Есть некая ирония судьбы в том, что отчет Юрия вывешиваю вместо него я, но он сейчас такой возможности не имеет. Очень рекомендую к прочтению, господа)

Император:

Они скоро придут. Три последних месяца – после того, как адмирал Форнов со своими кораблями перешел на сторону Эзара - стало совершенно очевидно, что этот день неотвратим. И вот он наступил. Со мной – только Форливен и Фордрайн. Наверное, надо отослать Алекса. Как бы это сделать так, чтобы избежать разговоров про честь, долг, и прочая и прочая… Об этом говорилось не раз и к сегодняшнему дню меня начали несколько раздражать эти темы.

Хорошо, что здесь нет Лис. Женщины удивительно умеют устраиваться, у них самые разумные стремления себя спасти почему-то покрываются таким наростом из того самого долга, чести, лучших намерений, что совершенно меняют форму изначального желания и придают ему вид почти что подвига. Я говорю о тех, кого называют «настоящие женщины». Которые не идут, а порхают, не говорят – а щебечут. Все в них – сделанное, выдуманное. Глаза, волосы, талия, губы… и слова, слова, слова. Никогда их не любил. Два исключения – мать и сестра.

Конечно, сначала я был несколько обижен на Алекс. Да что уж там – был в ярости, когда она сбежала к Эзару. Я то ее в свое время вытаскивал из задницы… Но у нее прекрасное оправдание – и ее оправдание это сам я.

Юрий Безумный. Хм, как я когда-то гордился этим прозвищем… Теперь оно означает – да, собственно, существующее положение дел оно и обозначает. Псих. Полоумный. Неполноценный.
Когда я узнал об этом? Первые признаки проявились в первый год мира. То есть, они были всегда, но я только в это время стал читать всяческие труды по психиатрии. И консультироваться со знающими людьми. Однако и они тоже не могли дать однозначного ответа. Ну скажите, если вы резко недоверчивы, скрытны, подозрительны, а также у вас проявляется сознание собственной великой миссии, это уже симптомы или просто вы император Барраяра? Вот и они тоже не поняли – пока не начала литься кровь. То есть, пока она не начала хлестать в таких количествах, что даже для нашей земли и ситуации – явно чересчур.

Мое преступление – это даже не мои жертвы. Те, кто обвиняет меня в убийствах несколько подзабыли эпоху правления Дорки, когда графская кровь лилась как жижа из проржавевшей канализационной трубы. Главная вина – то, что я все про себя знал и продолжал оставаться императором. Да, от этого у нас не лечат. Но можно было убежать, застрелиться в конце то концов.

Но это Барраяр, детка. Может, где-то и есть власть, которая рифмуется со «всласть». У нас – скорее «пасть». Зловонная и зубастая, которая перемалывает тебя и плакать не дает. На долг не жалуются, от него не бегают. Как говорил отец: «Высочайшая ответственность». И смотрел на меня при этом с некоторым сомнением: «Только посмей зассать». С тех пор эти слова я повторял себе так часто, что даже странно, что мой мочевой пузырь пока еще при мне.

Если не я, то… Ксав, Эзар? Вряд ли мне предоставят возможность выбирать. И процедуры импичмента здесь не существует. Кроме той, которая скоро воспоследует. Интересно, что это будет – клетка, скальпирование? Я могу еще успеть, опередить их. Что это, наконец-то страх? Ты теперь можешь смеяться, Серг Айвен.


Юрий:

В детстве я боялся отца. А больше – никого и ничего. К тому моменту, как отец умер, у меня уже случалось столько поводов, чтобы испугаться: война, понимаете ли… Но вот никак. Даже в сумасбродном рейде, даже когда стоишь по горло в болоте а над тобой рыщут патрульные флаеры. Даже - Дикое возбуждение, шум в ушах, замирающее на вскрике дыхание – но это ли называется страхом?

А вот ты знал, что это такое. Тебе вообще здорово не повезло со мной, Серг Айвен Фортала. Наверное, с того самого времени, когда император Дорка представил мне будущего воспитателя. Теперь то, после той истории с дневником твоей матушки, я понимаю его резоны: семья должна быть вместе. Желательно – весь выводок, все, кто выжил из зачатых тобой с монаршей щедростью. А тогда – сначала мне просто понравилось, что ты говоришь со мной как со взрослым. Я увлекся тем, что знал и умел ты. С тобой было интересно не только говорить, но и стрелять, скакать, принимать решения.

Все то, чему мальчишек обычно учат отцы или старшие братья. Но мой отец – император Барраяра, а значит в его расписание также невозможно втиснуться, как в сплошной строй эскадрона. А мой брат – великолепный Ксав. Во всем великолепный, да вот родословная подкачала. И его я всегда воспринимал не старшим братом, а наиболее вероятным противником.

Я завидовал Ксаву – у него была любовь и восхищение отца. А потом и Бета. Я завидовал Эзару – у него была любовь его семьи. А потом и крылья. Но я достаточно рано понял, зависть не просто нельзя показывать: она не должна тобой рулить. Нужно правильно использовать людей, даже если ты хотел бы себе то, что есть у них. Но тебе я не завидовал – ты просто был.

Да, мое детское преклонение – неудивительно. Как и почти детское же разочарование – когда пришли враги, мы ушли в горы, а ты остался с цетами. Так было нужно, я понимаю. Ты хотел сохранить – детей, людей, графство, ресурсы (нужное подчеркнуть). Но вот саднило же… В конце войны пытался поверить, что ничего страшного: «Через два года после победы я приеду к тебе и мы выпьем». Я приехал. И страшное началось.

Ты в тот день сказал: «Мой друг Юрий защитит меня от Императора». Но твоего падения хотел вовсе не император. Другой.

Безумный:

У тебя было хорошее графство, хорошие дети, хороший дом, чтобы встретить старость. Ты, как прежде, улыбался – гостям, мне, детям. Ты как прежде хотел - как лучше. Всем, даже молодому болвану Фортицу, вляпавшемуся в мятеж. Но я хотел – как хуже.

Я возмущался – как смеешь ты оставаться прежним, если ты предатель? Я вожделел: если погрузить тебя в грязь по горло, заставить осознать тем чмом, которым вижу себя я, сохранишь ли ты спокойствие, гордость, все, что в тебе есть? И понимал: не устою, проверю.

«Дом Фортала славен фуражом…» - проходя мимо группы дам, услышал строку поэтической игры. «Мятежом»… - поправил я тогда. И понял что прав: нет, ты, конечно, не замышляешь мятеж. Ты сам – мятеж. А значит, должен быть подавлен.

В общем, прием удался. Алекс вовсю сверкала драгоценностями и сияла кожей. Удивительно, как женщин возбуждает мир, танцы и возможность флиртовать. А ведь, казалось, совсем недавно мы говорили о ее несчастном браке и я поражался контрасту – порывистая девчонка превратилась в женщину цвета тусклой булатной стали. И вот снова – блеск, мишура, шелуха…

Леди-принцесса София другая. Удивительно, что именно у нее возникла дурацкая идея запереть нас в столовой во время совета. Мир лишает женщин мудрости, даже лучших из них и пробуждает этот грудной и глупый смех, стремление к пустякам… В войну люди все же более разумны и расчетливы.

К слову, о женщинах. Мне всячески намекали на необходимость брака – граф Форратьер, граф Форкосиган… И я присмотрел девицу Форратьер, но не срослось. Жаль, эти куцые волосы и цыплячьи плечи, это полное отсутствие кокетства хотя бы не раздражали. Что же, Доно поедет в поместье вместе со своей дочкой. Деревня – это лучшее для добродетели.

Итак, добродетель наказана, порок торжествует. Этот идиот Филипп Форвиль, кстати, вовремя подвернулся. У него, впрочем, выбора не было – рано или поздно его бы поймали, и после мятежа у Форбреттенов скорее рано, чем поздно.

Не страшно… даже с дулом у виска все еще – не страшно. Слегка жаль, что он не выстрелил. Слегка жаль, что это Ксав меня спас, наш безупречный Ксав… Нельзя убивать Ксава, это читерство, как говорят на Бете.

Нельзя убивать Ксава – а вот врага, который хотел нашей с сестрой гибели и говорил непроизносимые речи можно и должно. Кинжал ложится в руку – и траектория отделения скальпа от тела по прежнему выверена. Крик. Кровь стекает по клинку и рассыпается по полу – как крошки. Снова – не скучно.

Серг Айвен Фортала, ты ведь понимаешь, да? У меня теперь есть все поводы тебя забрать. Попрощайся с гостями и поблагодари их за прекрасный вечер. Нам предстоят другие развлечения.

… И все-таки Юрий тогда заступился за него перед императором. И все те картины, которые тогда рисовало мне воображение - в нем и остались. Я пришел к нему в камеру и принес вино. Мы говорили – так откровенно, что смерть была неотвратима. Но клетки не будет. У Форталы остался мой кинжал. У меня – слова «я все же не смог бы поднять на тебя руку». Зря.

Эти сейчас – поднимут. И руку и что там еще? Зачем, в самом деле так нервничать… Будто бы вы сами никогда не мечтали избавиться от надоевших родственников и повыкидывать из окна зарвавшихся чиновников? Нет, надо сказать другое. Ничего не приходит в голову. Что-нибудь придумают, наверное – и переврут как всегда.

Рукоять нейробластера теплая и влажная – я долго его мусолил. Нет, я выйду к вам живым, ребята. Из благодарности – в конце концов, вы подарили мне еще немного войны.